Память стирается пластами.
Цепочки слов становятся пылью.
Что остается? Слушать интуицию здесь и сейчас. Уйти от вчера. Не знать про завтра.
Цепочки слов становятся пылью.
Смыслы выветриваются из памяти. Осколки. Осколки жизни. Битые смыслы. Битые мысли. Память стирается.
Что останется?
Кот был сед и хмур.
Мурчал по средам, ворчал по четвергам.
Пятницами пил, понедельниками спал.
С остальными гулял под мартовскими звездами. Любил сливки. Слушал как капает виски. Пел как придется. Спал в обнимку.
Февралем кричал. Марта ждал. Апрелем блаженствовал. В мае чихал. Остальное не помнил. Только мандарины и клубника.
Да она. Озорная с марта по март.
Кот ждал.
Кофе и булочки. Маленький круглый столик 60-х французских годов. Клетчатый шарф, шляпка. Какая-то неизменная музыка и элегантность. Аромат кофе, духов и неуловимого шарма.
Подушки на полу, маленькие пиалы с зеленым чаем. Магия чаепития и звуков. Гун-фу-ча-гай-вань-ча-хай-и-синь… Музыка слов завораживает звучанием, не проникая в смыслы. Словно ручей бежит по каменистому игривому дну, плеском выбивая мелодию.
Подоконник. Калебаса. Кортасар. Неизменный под мате.
Мир плывет неторопливым ритмом, замирает точками, разворачивается полотнами. Пролетаешь неслышно, собираешь верхушки, опускаешь в сердце
Я несу букет желтых тюльпанов.
Ты выскакиваешь из-за угла и весь мир заливается твоим светом. Завтра придет иное, снежные вихри и безумие, соленый ветер в лицо и рассвет. А сегодня я окунаюсь в твои руки. Становлюсь твоей — девочкой и музой, женщиной и песней.
Я несу желтые тюльпаны не тебе. Роняю в ручьи капли лепестков. В моих глазах ни одного отсвета. Слишком далека от тебя, не хватает касаний. В твоем храме звучит музыка, только музыка может говорить твоим языком.
Желтые тюльпаны ждут осени. Орган рассказывает о небе. Руки твои держат крепко. Прихожу, чтобы остаться. Даже когда иду назад
Черное-белое полотно, чем трогаешь ты нашу эфемерность?
Нота за нотой касается, словно ветром шелестит. И тут ты понимаешь, что уже полчаса музыка — не фон твоих дел, а твое сердцебиение.
Так умеет не только классика. Просто классика, как органическая косметика, действует постепенно и глубоко. Не под кожу входит, а в самые-самые слои.
И прорастает оттуда новым лицом новым касанием мира. Касанием из глубины к глубине…
В лужах остаются ботинки.
Рябь смывает облака и силуэты деревьев. Отражение мира бежит отрезками. Высохнут лужи, исчезнет мир. Сотрется, станет пылью. Пыль моих ботинок останется, а мир исчезнет.
Март сменится маем, снег лужами. Силуэты обретут одежду. Ветер будет бить с другой стороны. И только пыль останется на ботинках
Во время оно, когда требовалось мне сделать пару сотен звонков и затребовать разной информации, мой директор наставляла: «Понимаешь, никто не знает, что на другом конце провода девочка-одуванчик, а не страшный монстр, которому принадлежит грозный голос в трубке…»
С тех пор звонить случается реже, а сочетание хрупкости и маскулинности осталось.
Играть гранями. Ходить с супер-короткой стрижкой и юбке в пол.
Говорить сталью и ощущать внутри хрупкость хрусталя…
— Удивительно, как в тебе сочетается мужской образ и абсолютная женственность, — говорил летом мой любимый стилист.
Играть образом. Мальчик-мальчик и женщина-кошка.
— Ты с ума сошла, ночевать одна на берегу и встречать рассвет?
Играть смыслами. Быть непробиваемой стеной и девочкой, которую надо оберегать от всех и вся.
Сочетать. Инь и Янь. Солнце и луну. Быть собой и разной. Мальчиком и девочкой. Быть.
Проводом стальным протянулась река между да и нет.
В воздухе вязком слова оседают, поворачиваются, меняются.
Мое нет это снова — да. Твое да — обычное нет.
Вязнут смыслы. Вязнут мысли. Как читать по глазам, если все общение на экране безликом. Как читать между строк, если кроме да и нет только символы и запятые. Как сбрасывать каменное одеяло с души и верить существующему, а не прочитанному.
Между да и нет миллионы смыслов.
Где найти тот единственный, от души к душе…
Холод. Не погода, а внутреннее. Когда невозможно согреться. Когда дрожишь на улице и в помещениях. Когда тепло исчезает из тебя как данность.
Пронизанные холодом дни. Оттаиваю в огненной ванне. Постепенно начинаю чувствовать себя и тело не комком льда, а плотью.
Холод как отсутствие мира внутри. Как разобщенность и нарушенная гармония. Когда смотришь и видишь — иначе. Когда слова режут по-живому, а реакции пугают даже тебя.
Холод как отсутствие жизни внутри. Когда смысл теплеть исчезает. Когда жизнь из радости становится чередой дней, пронизанных собственным льдом.
В минус 20 нос белеет даже укутанный шарфом. Сосульки тают, а солнце смеется и целует звонко и сильно. Весна в январе — любимое время года. Так же, как осень в середине июля.
Два времени года, наступающие в момент, когда меняется ветер. Воздух приобретает иные оттенки. Птицы поют по-другому.
Когда январь переходит за середину, воздух пропитывается мартом. По утрам внезапно солнце. Кусты звенят от птиц. А небо такое, что утонуть бы в нем, да далеко.
В середине июля приходит матовость и прозрачность осени. Дымка окутывает надВолгу и пахнет пряной листвой.
Я люблю весну. В январе. И осень. В июле.
Потом, когда приходят совсем, они погружают в себя без остатка, без рефлексии, без возможности прочувствовать. И только заранее можно смаковать, рассматривать кусочками. Медленно входить в плоть любимых сезонов
