А если бы все повернуть вспять, то куда?
Месяц назад? Год? Десять?
Точку найти, из которой хотелось начать
Заново
Собственное лихолетье.
А если все повернуть, то насколько?
Градусов девяносто?
Двести семьдесят пять?
Восемь?
А если не встретить его?
Не прочитать?
Не поверить?
А если снова напрасно все, то смысл в переменах?
А если просто принять?
Все, что было
И будет,
И не начинать черновик,
И жить вчистую?

Обнаженная

Во мне больше нет чужих голосов. Моего еще тоже нет. Молчу. Покрывала откинуты. Вечность касается времени.

Кто я?

Та, о ком думаю местоимениями?
Или та, которая растворяется в потоке, слыша крик рваных душ?
Та, которая анализирует каждый свой шаг?
Или шагающая по лезвию, потому что?

Кто я? Лук, сбросивший шелуху? Или шелуха, потерявшая луковицу?

Обнажена.

Этот год заполнен небом.

Все уходит на не-первый план. День за днем не отрываясь — глазами в небо.

А по небу мчат белые птицы. Крылья ангелов вырисовываются акварелью. Даже безветренное, небо бежит. Рисунок меняется минута за минутой. И как оторваться?

Весь телефон в фотографиях неба. Фотоаппарат — тоже.

Если не вверх, то зачем?

Сотни слов замирают и становятся лишними, тысячи ненаписанных знаков проваливаются в небытие.

Все — небо. И только ради него.

Ветер дует, будто обнажает землю
Покрывалом тьму с души сметает
В воскресенье, кажется, воскреснем
Время мира в вечность опадает

Пелись губы. Пелись губы. Мир шатало. Не кричи. Пожалуйста, не кричи. Если рвать на части, то разом, не надо медленных смертей.

Пауза. Между светом и тьмой безвременье. Проваливаешься в него. Не барахтаешься, не выплываешь, ибо нет его, а ты в нем — есть.

Ветры буйные, куда вы несетесь? Голова — пустыня. Пустошь, жаждущая весны. Расцветет. Рассветет. Настанет. А пока…

Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка…

Выбрось звуки. Выбрось струны. Просто не начинай. Видишь, как другие спокойны в своих коридорах. Зачем выпрыгиваешь ты в межзведное бытие? Или сердцу твоему тесно?

Тесно, тесно мне. Рубаху рвану на груди, сердце вырву, пусть освещает путь…

Опущусь к земле, Звезды оставлю тем, кто умеет смотреть. Ради кого зажигаются они. А я… Горсть земли возьму. Буду слушать память веков. Пыль вековую сотру с груди твоей. Грусть твою разметаю по остывшим полям. Буду колыбельную петь. Буду твоей. Женой. Матерью. Дочерью. Женщиной вечной. Тебя возвращающей в жизни круг. Голову твою буду держать на ладонях своих. Маску за маской снимать, возвращая тебя тебе. Мы однажды вернемся туда, откуда ушли. Слышишь, как дом наш зовет к домой?

Небо расслоилось и побежало. Мир, и без того волшебный, стал нереальным.

Песок бежит между пальцами, забегает в карманы, вытряхивает суету. Руку протягиваешь и мир на ладони — проси, чего хочешь. Всего.

Кто-то просит дворцы и счета вне отечества. Кто-то — счастья, в семейной и личной.

Но ты-то чувствуешь: время просить иного.

Обновленного ума. Прозрачного сердца. Света сквозь поры души.

Небо расслоилось и бежит. Солнце переливает радугой. Птицы несутся со скоростью урагана.

Время чувствовать. Время любить. Время стучать. Потому что откроют.

Год за годом. Ночь за ночью. Я карабкаюсь из тьмы к свету. Сон. Самый страшный сон — стоять около источника света и видеть темноту, сквозь которую рвешься и не находишь выхода.

Просыпаешься. Нащупываешь себя и вновь проваливаешься в поиск света…

После Льюиса, после его гномов в сарае, кошмар возвращается реже. После того как ему нашлись слова. После того как он стал не кошмаром, а строчкой из книги. После того как стало понятно, куда и почему.

Если свет, который в тебе, тьма, то, что же тогда тьма?

Просто прорваться к настоящему свету, наяву.

Моя голова лежит на твоем плече.
Вокруг поет тишина. Это потом эта фраза станет привычно-своей. А в то утро она была впервые прочувствована, увидена, присвоена.

Молочный рассвет. Птицы. Насекомые. Ароматы ночных трав сменяются утренними. Звуки перерастают и множатся. Я молчу. Мне нечего сегодня говорить. Я еще не обрела слова. Не обрела себя. Звуки еще не проходят под кожу. Твое плечо да и сам ты — части обрушившегося на меня пейзажа. Я еще не умею чувствовать.

Сегодня — первый звоночек. Сегодня ты сказал мне, что рассвет — это просто и рядом. И всегда.

С того рассвета прошли еще и еще утра и ночи. Не с тобой. Ты растворился в том молочно-белом предрассветье. Но где бы ты сейчас не. Просто знай.

Благодаря тебе я живу. Благодаря тебе — знаю, что рассвет — всегда. Благодаря тебе — чувствую. И плечи не кажутся мне больше пейзажем.

Обнаженная стою перед зеркалом. Звучит бунинское. Вслушиваюсь в маленькие груди и острые соски, худые руки и длинный нос.

Тело.

Сколько раз ему говорили: ты не. Некрасиво. Не сможешь. Не начинай.

Оно разбивало колени и не вписывалось в дверь. Боялось зеркал и обнажающих взглядов.

Сколько раз его сравнивали. Показывали длинные чужие ресницы и подтянутые попы. Отфотошопленные лица и «правильную» пластику.

Оно впитывало. Сжималось. Болело и не верило себе.

Тело.

Ты прекрасно. Шелковистая кожа твоя любит прикосновения. Неидеальные изгибы пазлом встраиваются в настроение…

Тело. Ты…

Нет, тело! Это я. Я больше не разделяю нас. Я знаю, как эмоции уползают в тело, а привычная поза накладывает отпечаток на душе. Как дрожит пространство чем-то, чему в моем языке нет названия.

Я целое. Я тело. Я душа. Я дух. Нас нельзя отделить, отрезать. Я целое.
Дотрагиваясь до моей руки, ты дотрагиваешься до моих глубин. Неосторожным взглядом — ранишь кожу как ножом.

Я целое. Творение, переставшее спорить с Творцом.

Словно из шланга окатило душу.
Стерло память, смыло границы.
Я человек из ниоткуда.
Нерожденный и невымерший.
Замершее многоцветие, вместо людей цветные пятна.
Кто-то радужный, кто-то серый, кто-то в черных масках.
Я шагаю наощупь в новое.
Измарываю белые страницы. Вывернутую наизнанку копоть силюсь вымыть.
Проснуться не с памятью, но со светом.
Белым и пронзительным.
Быть непридуманной историей.
В поисках Родителя.

Разве можно так себя вести?
Сядь нормально!
Мало ли что ты хочешь!
Повторяю чаде раз, другой, дцатый…

Стоп!

Это я уже слышала. Давно. И часто. Говорили мне. День за днем промалывая меня каменным жерновом чужих убеждений.

Девочка должна выйти замуж. Родить детей. И жить долго и счастливо.

Девочка должна носить юбку в пол, длинные волосы и никаких декольте.

Девочка не должна пить крепкий чай — цвет лица испортится.

Девочка должна…

Стоп!

Утро за утром липкой паутиной сбрасываю с себя не свои мысли. Бью себя по губам, как только начинаю выговаривать чаде. Рвусь, как из болота, из текстов, прочно вбитых в мое внутреннее.

Ты можешь быть собой. Повторяю как мантру. Как «Отче наш». Каждый день и час.

Ты можешь.

Завтракать в 12, обедать в 13, ужинать через 10 часов после, ровно перед сном. Ты можешь носить мальчишескую стрижку и пушистые ноги. Ты можешь говорить, что думаешь и делать, как считаешь нужным.

Ты свободна.

Ты выбираешь. Сама и каждую секунду. Ты отвечаешь за свой выбор.

За невызванного врача к температурящему ребенку и мороженое вместо обеда. За замужество и развод. За каждое сказанное, сделанное и подуманное. Потому что это твой выбор. Твое решение. И твоя жизнь. За тебя ее никто не проживет. Только ты.

Повторяю как мантру. Себе и чаде.