Уходят. Ухоят люди. Уходит эпоха.

И живые позавидуют мертвым. Уже пора?
Год, столькое высветливший. Стольких забравший.

А нам-то когда домой? Сколько еще ходить по пустыне в поисках?

Идем. Еще идем. Если проводником Отец, то какая разница, сколько…

Без объятий мир сходит с ума.

За окном ветер страстно целует деревья, щекочет каждую травинку. Их безудержные касания кажутся недостигаемым сном.

Люди прячутся по клеткам. Хмуро кутаются в защитные одеяла. Волком смотрят вокруг.

Облака наперегонки несутся в небе. Расслаиваются. Живописуют так, что щемит душу.

Люди колоннами по одному высовывают носы из-под одеял.

Ветер хохочет. Рвет одеяла в клочья. Щекочет нервы под измотанными кожами.

Каждое прикосновение — боль забытой любви. Касаться — это шагать навстречу. А люди научились шагать от.
Навстречу — это больно. Это по-настоящему. Это как самого себя возлюбить.

Ветер нежнеет. Шепчет: не бойся. Бережно чуть касается. Каждое прикосновение — мурашками по всему.

Быть живым — это больно. Это чувствовать и ощущать. Это впускать в себя. Колья и пепел. Прощение и любовь. Быть живым — это открывать сердце вопреки боли.

Как легко жить на поверхности. Разговаривать на актуальные темы. Много-много слов. Полностью обессмысленных и произносимых только ради произнесения.

Вытаскиваю себя из суеты. Пара мгновений. Больше — страшно. Потому что слишком глубоко и полно оказывается.

Взгляд в небо. Солнце светит в радужном круге. Птицы верещат, словно одни в целом мире. Жучки бегут по своим делам. Бабочки спасают красотой… Звон тишины вокруг. Ворох ароматов. Красивые лица. Буйство зелени.

И через секунду — в привычный поток мыслей, в гаджеты, в разговоры.

Как страшно ощущать и чувствовать мир целиком

Слышишь, ветер касается горизонта
Сносит мглу
Если уйдешь завтра
С тобой уйду
Слышишь, солнце разговаривает
На языке любви
Если свет в тебе — тьма
Где отыскать ключи
Слышишь, ангелов лёт
В весенней голубизне
Если в душе джаз
То тоника где
Слышишь, мир другеет
Воздух уже иной
Если меня не обрящешь
Зачем покой
Слышишь, ломает ветер
Горизонты надежд
Если тело — одежда
То я — где?

Боль свою дождем изливаешь ты в мой переполненный болью сосуд.
Лью ее Творцу. Кто, кроме Него сможет понести?

Сквозь серую пелену льется свет.
Небо опадает фигурами, рвется в разные стороны. Ангелы-облака летят сквозь серое.. Свет рвется сквозь небо…

Закрываю глаза и лью боль.
Ты же воскрес и исцелишь…

Целый мир льет боль. Разверзлись все его дыры. И кто заполнит, кроме Тебя.
На руки возьми нас. Сами не вынесем…

Шмеман: серая пыль суеты на душе делает ее непроницаемой радости и свету.

Небо бежит. Неуловимые облака. Фигуристые и плотные. Слепящее играющее солнце. И все это — в быстрой серой непроницаемой пелене.

И сквозь пелену угадываешь жизнь. Видишь, как отдергивает ее покрывало чья-то большая рука. И солнце играет.

Видишь… Если смотришь. Выныриваешь из собственной серой пелены. Из мелкой суеты…

А весь мир суетится. И жаждет поглотить своей серью. Барахтаешься. Захлебываешься.

И только мгновениями — чья-то большая рука отдергивает серое покрывало суеты с твоей души. И чувствуешь, как ее касается радость и свет.

Нас обнажающие дни.

Вспоротые сути.

Маски, надетые поверх масок.
Пропасть между светом и тьмой.
Между суетой и глубиной.

И в этом «между» барахтаешься,
Выбирая свет.
И страшась так, что остаешься в суете.
Свет, который насквозь пронизывает. И ты становишься настоящим.

Мир, заполненный настоящими людьми. И каждый в ужасе от встречи с собой.

Свет, пронизывающий насквозь корчащуюся тьму. Тьма визжит. Борется. Настигает. Захватывает.

Барахтаешься между.

Там — спокойнее. Привычнее. Не слепит слезящиеся глаза. Можно идти в маске поверх маски. И быть хорошим для всех.

Барахтаешься между.

Свет не пронизывает, а пронзает. До слез. До выворачивания наружу глубин. Свет, около которого нельзя наполовину. Нельзя одним глазком.

Только сдирая драконью шкуру. Только сбрасывая маски. Только встречаясь с собой без прикрытия. Свет, который обнажает. И одевает собой.

Но и тогда.

Всколыхнется и будет.
Всполохами останется наша буниниада. Тексты будут тянуться как вечернее вино, а дождь шептать крышам несказанное нами. Мы будем завидовать предкам нашим, ушедшим в 37-м.

Но и тогда.

Вкус губ твоих. Нежность твоих ладоней. Будут без точек и тире нашим языком бессловесных дней.

Но и тогда.

Я останусь твоей. В росчерках и междустрочьях.

Знаешь, оно не работает.
.
.
.
.
.
.
.
Все эти крестные леты, езды, ходы.
У меня не работает. У тебя не работает…

Потому что Бог — это свобода. А ты пытаешься его привязать на ниточку и заставить действовать по твоим правилам.
Оно не работает, пока ты думаешь купить Бога. Я тебе крестным ходом, а ты мне — плюшками по списку.
Я тебе молитву с хэштегом, а ты мне — пропуск в царство.

Помнишь, у апостола? Все мне позволительно, но не все полезно, все мне позволено, но ничто не должно мной обладать. И это тоже про свободу. Царственный путь, гармонию и золотую середину.

Бог — вообще не работает. Ни когда тебе плохо, ни когда хорошо. Он просто есть. И поэтому есть ты.
Он просто держит ладонями мир и небо простирает как кожу.

Небо целует землю. Встряхивает так, что больно до основания всем.
Это не вопрос выживаемости. Это вопрос, жил ли?
Когда умрет все, из чего ты будешь состоять? Насколько ты пропитан бесчеловечным?

Небо целует землю. Тишины страшно. Бежишь и орешь. Стоишь и орешь. На себя. На других. Вслух. Молча. В голове — фонтаны ненужных слов. Бездна лишнего. С каждым выкриком прибывает. Тишины страшишься больше, чем конца мира.

А небо целует землю. Баюкает в объятиях. Сдувает ненужное. Кровь начинает бежать вспять как реки. Ветер вселенной сдувает с ног. Только не тишина.

И только в тишине. Внутренней и огромной — спасение. В молчании. Потому что время рождаться слову. Из тишины.