— Гера, расскажи про весну!

Принцесса грустила. Третий день мир заметало туманами. Принцесса куталась в пеструю шаль и пила имбирный чай, но веселее не становилась.

—Золотце, придет, придет твоя весна!

Гера метался по пещере. Когда принцессе грустно — грустно всему миру. Птицы молчат, листва жухнет, солнце не просыпается.

— Золотце, не грусти!

Принцесса не грустила. Просто ноябрями она переставала верить в весну. В тепло. В солнечный свет и ласковый ветер. В зелень листвы и аромат пробудившейся земли.

Дракон обнимал. Он не умел возвращать весну раньше времени. Не знал, как вернуть лучики в глаза принцессы. Но верил, что своим теплом сможет чуть-чуть отогреть ее замерзающее сердце и она дотерпит до весны. И улыбнется как рассветный луч. И все вокруг будет петь и жить.

А пока только обнять. И молча держать. И верить.

Золото на голубом. Чьи-то пожухлые мысли. Подтянутость…

— Гера!!!!
Навзрыд.

— Что случилось, золотце? Опять плохой сон?
Лицо утыкается в крылья!
— Гера!!!! Не уходи по вечерам больше. Мне совсем не спится без тебя. Без твоих бархатных лап и убаюкивающих мотивов сказок.
— Гера, я посплю еще…
— Спи, мое золотце.

Дракон нежно обнял свою принцессу. Почему спящие, они так похожи на ангелов? Ресницы ее подрагивали в такт дыханию. Завитки волос чуть щекотали крыло. А от щеки веяло такой умиротворенностью, что Гера чуть не замурлыкал от удовольствия.

— Дракон, дракон, — проворчал он. Кто бы знал, чье сердце скрывается под непробиваемой шкурой. И уснул рядом.

Ночь окутала их мягкой периной, звезды выстроились в таинственный хоровод, птицы допели колыбельные.
Уют царил.

Гера!
Принцесса потянулась. Я не хочу сегодня сказок. Я хочу по-настоящему. Солнца и дождика, теплого, словно само солнце льется сверху, окутывая золотистой пеленой.
Я хочу босиком по траве и наперегонки с ветром.
Я хочу гул летнего марева и шепот моря.
Я хочу…

Дракон обнял.

Расправляй крылья. Мы понесемся в обнимку с ветром. Будем купаться в солнце и целовать дождь.

Расправляй крылья. Я унесу тебя в сердце лета и спою вместе со звездами.

Расправляй крылья. Время сказок закончилось. Летим в настоящее.

***

Золотистый ветер нежил и обволакивал. Крылья несли все выше и глубже, словно падая в высоту.

Одиннадцатая жизнь была слишком непохожа на предыдущие.

И как моя малышка смогла шагнуть в мою одиннадцатую? — задумчиво шептал дракон.

А малышка доверчиво обнимала. И неважно было как, когда рядом был кто…

(начало — http://blog.just-so.me/принцесса-и-дракон/)

.
.
.
— Гераааа!
— Нет, пожалуйста! — Принцесса обнимала мятую шкуру дракона и плакала на весь лес. — Ты же говорил, что у драконов десять жизней. Ты же обещал, что мы будем рядом.

— Это десятая.

Дракон замолчал. Перед глазами падали звезды, мелькали рассветы и закаты. Морской берег и их прогулки по утрам. Пещера и сказки на ночь. Принцесса, засыпающая в обнимку с его хвостом. Ее глаза-озера и капризная мордашка. Прекрасная, словно роза Маленького Принца, требующая заботы и прирученная сердцем.

Маленькая и беззащитная, она обнимала его шкуру, перебирала чешуйки и говорила те нежности, от которых вздрагивала душа.

Гера поднялся. Одиннадцатая жизнь обнимала за крылья…

Принцесса привыкла быть похищенной.

С детства ей рассказывали о злых драконах, пещерах, набитых сокровищами, битвах с принцами… принцесса хотела дракона. Чтобы улететь на его могучей спине, далеко-далеко от принцев.

Я сплету тебе айвовый венок и подушку набью травами, будем ходить босиком по полям и собирать песни…

Гера был тем самым. Драконом из ее снов. Она гладила его непослушную шкуру, а по ночам требовала сказок и засыпала под его крылом.

Он сдувал с нее пылинки и носил на руках. Перебирал когтями арфу и становился нежным.

Их сказка была на двоих. Золотисто-пряная и капризно-нежная. Их планета была на двоих. С розовыми рассветами и падающими звездами.

— Что ты загадаешь сегодня?
— Тебя, мое солнышко.

И сказка длилась. На двоих.

Что делают на даче, которая своя, но подзаброшенная?

Смотрят, что выросло. И когда вырастает вишня, берут ведерко и встают в сердцевину дерева.

Чуть пьяная ягода обволакивает, словно окунаешься в ванну с вишневым вином. Рядом птица дает протяжное тиуу и через паузу еще. А ты собираешь. Одну в ведерко, десять в рот. Пока зубы не сводит кислинкой. И потом горстями или бережно по одной пока ведро не наполнится.

По пути домой берешь сахар. И апельсин. Специи и так найдутся. Сыпешь в кастрюлю, перебираешь и промываешь. Долго и бережно. Сыпешь сахар. Немного и на глаз. Потом дольки апельсина, крупные, но тонкие, потом корицу и все, что нравится — чили и кардамон, гвоздику и мускатный орех, душистый горошек и имбирь. Варишь быстро, пенку снимаешь как в детстве, чтобы вспомнить этот аромат летних дней …летней давности. Переливаешь в банки и мчишь угощать.

Пряным ароматом и теплом своих рук, жужжанием шмелей и протяжностью птиц, свежестью и жарой. Летом.

Художник не торопился. Он раздал долги. Остальные подождут. Кто сказал, что нужно быть голодным?

Кладбище старых мечт. Вот эта похоронена год назад. Эта — десять. Художник не торопился.

Вчера за его спиной стало расправляться крыло. Мятое и прозрачное, одно более-менее, а второе — как свернутая тряпочка. Он не совсем понял, к чему. Но пришел на кладбище. Смотреть, как треснут гробы и мертвецы воскреснут.

Внутри было тихо-тихо. Сюжеты замерли и почти не дышали. Мысли отошли в сторонку и не мешались. Прозрачная пустота, шелест еще не умеющих летать крыльев и что-то неуловимое.

Кресты поднимались. Стройное погребенное несмело поглядывало на автора: ты все еще ждешь нас? Он не ждал. Похоронил все. Но именно когда все похоронено, есть чему воскресать.

Художник не торопился. Окруженный ожившими мечтами, он знакомился с ними заново. Изучал. С кем-то галантно раскланивался. Кого-то обнимал со слезами.

Художник не торопился. Мятое крыло еще волочилось за ним, не умея лететь. Костоправы для крыльев давно перевелись. Оставалось ждать возле рассыпанных крестов.

Художник слушал. Гомон деревьев, переливы травы, смех птиц, звон неба. Что-то рождалось. Прозрачное как роса в рассвете и задумчивое как лес в закате. Вечность мягко шептала колыбельные. Все было впереди.

Художник не торопился.

Если жизнь моя — белая пелена клавиш
Разреши мне выбрать тонику и не играть ничего
Только тоника — это выделенность семинотья из целого
Буду медленно идти и проверять, где мое скрытое
Буду медленно находить мои из множества
Вслушиваться в каждую медленно год за годом буду я
И когда спустя отмеренные мне 70-80 выберу
Сяду на последнюю свою жизнью выверенную
Или сыграю последний аккорд с обретенной тоникой
И стану цветущим вальсом, нашедшим мелодию

Янтарные брызги в лицо. В нашем мире без пауз остановка — награда и наказание.

Невнимание правит бал. Какого цвета глаза были у прошедшего минуту назад? А были ли глаза?

Спешу. Стать быстрее. Выше. Сильнее.
Пробегаю мимо. Людей. Эпох. Эмоций.
Человек человеку аватарка в соцсетях. Сегодня одна, завтра — третья.

Пишу «привет» и зависаю над бездной привычки не замечать. «Все ок».

Безответье ответов. Безликие эмоции.
Мир, заточивший эмоции и нарисовавший себе другие.

Учишься чувствовать электронные объятия. Плакать электронными слезами. Радоваться электронным смехом.

Человек человеку — невысказанная эмоция. Недоверенное сердце. Ты, вроде, рядом, но по ту сторону. Экрана. Внимания. Со-чувствия.

Человек человеку несостоявшееся рукопожатие. Неувиденный смысл. Недорисованный смайл.

Мы — лишь недорисованные смайлы. Набрали эмоций и не сумели выразить. Разбросали по лицу и экрану в свободном порядке. Угадывайте. Если сумеете не пройти мимо и остановиться.

А потом карусель сломалась,
Детство рассыпалось,
Помоги мне собрать осколки.
Я уйду цветными барханами
В качающейся повозке.
Я сниму с себя старый пепел и стану птицей.
Серебром закружились чайки,
С ними бы слиться.
А потом карусель сломалась,
Исчезли смыслы,
Клоуны смыли краску и стали привычкой,
Из сердец теперь некому вытаскивать копоть,
Клоуны посерели, ушли в окопы.
А потом карусель сломалась
И стало странно
Бегать, прыгать, шарики надувать,
Быть смешной и чистой,
Паутина скеила липью сосуды сердца,
Не живется, не дышится в мире, забывшем детство.
А потом карусель проснулась
И стало ярко,
Водопады смыли с лиц черноту и сыграли в прятки,
Смех рассыпался звоном большим и чистым
И вокруг разлилось тепло детских улыбок