Когда нам всем немножечко за тридцать
И по реке идет корабль неторопливый,
Мы разбавляем красотой его мотивы,
А дни становятся короче ближе к ночи.
И тридцать лет спустя становится сильнее
Пронзительность, растрескавшая души,
Корабль ускоряет промежутки,
И тени по утрам не так длиннеют.
А следом новых тридцать, и препятствий
Становится бессчетная громада,
Рассветы позже, ночь спускает саван
Из мыслей и чужих воспоминаний
Еще по тридцать? Разве столько можно?
Лишь если на минутку очутиться
Рассветы стали всем, года исчезли
Мир стал подкожным дымом,
Здравствуй, юность

Не дай себе шанса

У тебя все хорошо? Солнце в штанах и бабочки в животе? Хочешь спасти и обнять весь мир?

Этот тренинг для тебя!

Всего лишь за три дня интенсива ты научишься из «состояния бабочек» уходить в глубокую депрессию и искать мыло с веревкой.

Ты сможешь выносить мозг себе и окружающим.
Твое настроение будет прыгать из плюса в минус и обратно за 60 секунд.
Ты будешь заражать своим состоянием окружающих и вести их эмоции за собой.

Заинтересовался?

Прямо сейчас записывайся на трехдневный интенсив. Скидка действует три часа с момента прочтения. Просто напиши мне и сможешь потратить 5000 р. вместо 7500 р.

Старт через неделю. Торопись!

«Я люблю этот город вязевый…» — в который раз пропеваю я, с тоской поглядывая на степные пыльные улицы своего рвущегося, но не дотягивающего до столичности, города.

Этим летом все иначе. Чемпионат сменил привычные маршруты. Выправил сам воздух. И город стал иным. Пешеходно-тюремным. Очаровательно-странным.

Ноги не спеша проверяют пространство. Вглядываются в зарешеченность и полицию по углам.

Этим утром я иду по середине дороги. Раскинутые руки сегодня не упираются в стены каменных джунглей. Нет привычной машинной гари…

Я дышу городом, солнцем, изгибисто прорывающимся сквозь углы домов, пустотой, накрывающей и опутывающей… Где-то ходят фанаты. Толпы людей зажигают за полночь на площади. А я плыву по утренней городской тишине и наслаждаюсь пешеходными тропами…

Петербургские зимы. Прозрачная проза Георгия Иванова. Который сейчас становится сознанием в ряд с Кафкой и Камю, Хемингуэем и иже с ними. Умеющими так спокойно говорить о ужасах мира.

Я совсем не жду тебя. Чайник остыл, чай выпит. За окном птицы после дождя радуются воздуху. Ты молчишь и я совсем не жду тебя.

Ахматова. Говорили, мы похожи. Угловатостью профилей, нотками незаметного надрыва. Если бы я выбирала эпоху, то точно бы выбрала серебряный век. Или 60-е Парижа.

В те дни талант пронизывал пространство. Мир пьянел поэзией и творчеством. Вакханалия искусства. Вы говорили, нам пора расстаться, что вас измучала моя шальная жизнь… Мир шалел. Потом умер. И умчался пароходом последних. Я была бы там на месте. Наверное.

Я не жду тебя сегодня. Свечи оплавились. Вино выпито. Слова бисером легли в положенные строки. Одежда выстирана после ливня. Я обнажена и спокойна.

На доске нацарапано «Кандинский». Перечитать непременно его теорию цвета. И рисовать в упоении. Только цветом рассказывая смыслы.

Я сегодня тебя не жду.

— Так вы говорите, есть люди, которые помнят смену времен года? Ерунда. В нашем мире есть только один день. Бесконечно длящийся день.
— И все же, сэр, есть люди, которые помнят смену времен года. А если она когда-то была, нам необходимо ее вернуть.
— Что вы планируете искать? Человека, который украл четвертое ноября? Ха-ха.
— А пусть так. Я назову эту книгу «Человек, который украл четвертое ноября», — писатель откинулся в кресло.

Перед его глазами уже бежали похождения детектива, сэра Маслоу, который ищет завтрашний день и человека, его похитившего. Завершится все, конечно, после перипетий счастливым хэппи-эндом, книга разойдется по городам, переведется на другие языки…

Но что-то пошло не так. За окном хмурилось 3 ноября. Третий год подряд…

Мелодия одного дня.

Что ты будешь делать в четверг, если умрешь в среду. Хлопнешь по привычному будильнику, выпьешь воды, и только тут осознаешь свою прозрачность.

А был ли ты плотен хоть однажды? Мелодия будет литься сквозь пальцы. Вода журчать сквозь мысли. Ты будешь сквозь. И мир будет светить через тебя.

В четверг.

В тонких пальцах тонкий дым сигарет. Та самая пульсирующая жилка на шее, набившая оскомину многим романистам. Низкий чуть хриплый голос. Вино в закате.
— Знаешь, любовницами не становятся. Рождаются, — выстрел глазами.
Знает. Дым размывает черты.
— Я бы не смог быть с тобой всегда. В горе и радости. Кто вообще это придумал?
Вино потухает.
— Я слишком люблю свободу. От. А не в.

Ветер принес рыбный запах
И терпкость моря
Крики чаек,
Застывших в соленом просторе,
Шоколадность кожи,
Волосы выбелены,
Взгляд волчьиный,
Словно арфа играет у подножия
Напев старинный.
И немного странно смотреть и слушать,
Гулко бьется сердце.
Этот странный ветер,
Вспомнивший все на свете

«Самое сложное — дети.

В любой вселенной они одинако рождаются с пронзительно-искренними глазами и чистыми душами.
Мы разработали целую систему вымарывания чистоты из детских душ. Но вот до рождения наша система бессильна. И каждый день мир пополняет новая пронзительность глубоких глаз…

Получается не со всеми. Некоторых приходится сбрасывать со скалы. Но в мире предательства это неважно».

Так начиналась хроника, случайно попавшая в мои руки июньским вечером. Приступ тошноты после первых строчек не позволил сразу вчитаться. Руки лихорадочно листали толстую тетрадь в бисерном каллиграфическом почерке. Перед глазами мелькали фразы, от которых хотелось сбежать, но они молотом вколачивались в сознание…

«Предатель должен до конца своих дней осознавать себя предателем. Это должно день за днем сгрызать его изнутри. Каждая секунда его жизни должна быть отравлена. Он должен терзаться выбором и продолжать выбирать предательство».

Брррр, это цитата из библии того мира…

«Наши люди привыкли. Их сердца больше не чувствуют граней добра и зла. Все может обернуться злом. Все зло может оказаться добром под нужным соусом. Пора осваивать другие миры. Мы подберем последователей. Самых чистых и правильных. Именно они, предав однажды, не простят себя и станут нашими до кончиков пальцев. Тот, кто дочитает хронику до конца, будет нашим первым. Тот, кто знает все изнутри, кто будет терзаться до конца дней. Тот, кто ненавидит нас с первых строчек».

Не бойся, верь мне, рви поводок
Настраивай струну своей виолончели
Чтоб быть созвучной ветру
Перед рассветом
Пусть тишь твоя прорвется с первыми лучами
И натяженность лески на шее перервется
Тогда свободной птицей
Сошедшей с акварели небесного художника
Ты взмоешь и обнимешь
Неведомые дали
Одним мгновением и единственным дыханьем